Глава VIII. Великий поход. Выступление в поход.
Так причитала в слезах Каныкей, поручая Манаса заботам Алмамбета. Слушая причитания Каныкей, Алма вспомнил о своем одиночестве, и слезы тоже навернулись ему на галаза. Он обратился к Каныкей и так сказал:
- Говоря так, моя дженге,
Ты собрала в себе горесть всего народа!
Ты говоришь, что лев одинок
И повторяешь это на разные лады.
Голося, ты жаловалась на свою печаль,
Ты пришла сюда для того,
Чтобы излить свою грусть.
Но ведь одинок и бессилен я!
Ты поручила мне своего бека -
У меня же самого целая гора печали.
Ты называешь одиноким батыра,
А кишмя-кищащие киргизские роды
Разве не его родичи?
Сколько у него ини!
Родных у него достаточно!
После арстан-батыра
Есть ини Абыке и Кобеш.
У меня же, у высокорожденного пришельца,
Кроме себя самого, кто есть?
Если я случайно погибну,
Если паду невзначай на поле
От руки мстительного китайца,
Кто вспомнит мои слова?
Чей сверкающий взор затуманится?
Чья душа запечалится
Из-за беглеца и чужеземца?
Кто заплачет обо мне с тоской?
У меня нет родных для опоры.
Ради спасения своей души
Я бросил отца и мать.
Ради души своей, что не больше мухи,
Ушел я от ханского проклятья,
Ушел я в далекое изгнание
Из городов Чинмачина!
У меня нет советника - ага,
Когда настурит моя кончина, то никто меня не вспомнит.
Подле меня нет даже ини,
Нет никого, кто бы с грустью провожал меня.
Какое бы ни свалилось на меня горе,
Никто со мной его не разделит.
Если я уеду в далекие края,
Кто заплачет обо мне? -
Так начал свой арман Алмамбет.
Мощным кругом стоявшие сорок чоро
Не вьщержав, тоже прослезились.
А он продолжал говорить так:
- Рядом стоящие сорок батыров
Возненавидят меня, если я отличусь больше их,
Если я дам приказ - не подчинятся они,
Если наступит мой конец
Рядом стоящие сорок батыров
Не обмоют моего тела, не похоронят с почетом!
- Много ли нужно рабу, - скажут они,
Рабу из презренных китайцев?
Место ему - лежать в ущельи! -
За шею к иве привяжут меня они.
- Хорошо теперь хитрецу, - скажут они.
Если же я погибну в бою,
Никто не подберет мой труп,
И все уйдут даже не оглянувшись.
Если же это будет в привольный день.
То меня закопают в землю, как на свалке.
Так, сдается мне, я останусь лежать,
У меня не останется плачущего ребенка,
Нет человека, кого опечалила бы моя гибель!
Бесприютна моя одинокая голова,
Нет человека, кто был бы мне опорой!
Нет потомства, чтобы сохранить мой народ на земле!
В призрачном этом мире
Не останется даже моего подобия!
Только моя жена почернеет от горя,
Некоторые же скажут:
- Хорошо теперь калмыку, -
И несомненно обрадуются.
Во всем джурте у меня нет ничего
Принадлежащего мне по праву!
Если я посмотрю туда и сюда,
То нету меня близкого человека, кроме моей жены!
А если и она не заплачет, -
То видно стрела попала в камень;
Значит, даром я жил.
В остальном джурте у меня нет права на жалость.
Если я посмотрю на этот мир,
То у меня нет никого, кроме жены!
Если жена моя не будет горевать.
То видно стрела коснулась камня! -